Выживший валенок, сейчас ты в радости, но когда твои внуки спросят, почему так много и долго репарации, просто вспомни.

Калидонская охота

Охота на вепря

Охота на Калидонского вепря. Саркофаг из лунского мрамора. 170—180 гг. н. э. Рим, Галерея Дориа-Памфили.

Мелеагр вырос и стал действительно, как ему предсказали Мойры, самым прекрасным и могучим юношей во всей Элладе, гордостью родителей и надеждой граждан.

Это было то время, когда бог земледелия Триптолем, исполняя волю своей великой пестуньи Деметры, учил людей хлебопашеству. Прилетел он на своей воздушной колеснице и к царю Ойнею и был с честью им принят. Зазеленели, заколыхались калидонские нивы; возрадовался Ойней. "Теперь, - подумал он, - можно вовсе бросить охоту, эту жестокую и кровопролитную забаву".

Однажды, собрав милостью Деметры особенно обильный урожай, он на городской площади Калидона приносил первые плоды в жертву двенадцати великим богам, алтари которых красовались на ней. Был возжжен огонь; погрузив пылающую лучину в стоявшее тут же ведро с водой, царь окропил присутствующую многочисленную толпу и затем начал приношение. Сопровождал он его молитвой, причем стоящий рядом с ним флейтист наигрывал торжественный напев. Сначала Гестии, богине самого очажного пламени, с которой всякий благоразумный человек начинает богослужебное дело; затем Зевсу и Гере, владыкам Олимпа, покровителям государств и семей; затем Посейдону и Деметре, брату и сестре обоих владык, богам волнующегося моря и волнующейся нивы; затем Гермесу, ласковому другу смертных, даровавшему им первое стадо и научившему их скотоводству; затем Гефесту и Афине-Палладе, учителям всех ремесел, облагородивших нашу жизнь; затем Дионису и Афродите, от коих всякий восторг и в творчестве, и в любви; затем Аполлону, царю кифары и владыке Дельф, вещающему смертным волю Зевса и веленья рока... и здесь Ойней остановился.

- Здесь рядом алтарь Артемиды, царь, - заметил его старший советник, - могучей сестры могучего брата. Не должно лишать чести ни одного из великих богов Олимпа...

- Она - богиня охоты, - презрительно ответил царь. - С тех пор, как питомец Деметры нас научил хлебопашеству, нам более не нужно ее кровавое дело.

На этом он и кончил торжество.

Но Артемида не забыла его дерзновенного слова. Чтобы ему показать, что и после перехода к хлебопашеству ее дело не потеряло своего значения, она вывела из своих нагорных лесов чудовищного вепря. Он принялся безжалостно опустошать своими клыками нивы и Ойнея, и других калидонцев. Зеленеющие уже глыбы земли были выворочены, все поля изрыты; при продолжении бедствия грозили неурожай, голод.

И народ взмолился к царевичу Мелеагру, чтобы он, самый могучий юноша всей Эллады, снарядил охоту и освободил страну от этого бедствия. Мелеагру это и самому было любо: пылкий юноша не разделял тихих наклонностей своего отца. Он кликнул клич - и цвет тогдашней эллинской молодежи собрался, чтобы принять участие в этой отныне славной Калидонской охоте.

Первыми пришли оба брата царицы Алфеи, с почетом встреченные всеми как главные, после самого царя, вельможи страны. Потом богатырь Анкей, сильный, но необузданный; об его чудесных подвигах ходила громкая слава - полагали, что ему помогала волшебная сила. Потом еще много других, которых мы перечислять не будем; напоследок - дева из далекой Аркадии, охотница Аталанта. Она привлекла всеобщее внимание не только тем, что была единственной девой среди мужчин, но и своей неописуемой красотой - и нечего говорить, что все юноши, начиная с самого царевича, без памяти в нее влюбились и стали просить ее руки. Но она оставалась холодной к их стараниям.

- Выйду за того, - коротко отвечала она, - кто убьет калидонского вепря.

- А если ты сама его убьешь?

- Тогда останусь девой-этого-то я более всего желаю.

Одни только братья Алфеи не участвовали в общем увлечении, но не потому, что Аталанта им не нравилась.

- Боюсь ее, - сказал старший младшему. - И если это не сама Артемида, то, наверное, одна из ее близких нимф.

- Да, - отвечал другой, - мстя за нанесенное ей нашим зятем оскорбление, она нашлет на него беду похуже самого вепря.

С охотой не торопились: надо было сначала через горных пастухов узнать, в какой чаще пребывает зверь. Тем временем все были гостями радушного царя. Днем они упражнялись в метании копья и других играх, развивающих силу и ловкость; вечером пировали, но скромно, довольствуясь одним кубком вина, чтобы не ослабить своего тела. Один только Анкей ни в чем себя не стеснял: спал до полудня, ни в каких упражнениях не участвовал, зато вечером пил без удержу, кубок за кубком; а так как четвертый кубок, волею Диониса, был кубком Обиды, то не проходило пира без ссор. Одного только Мелеагра он слушался.

- Знаешь, - сказал ему однажды тот, - мне вина не жаль, но как же ты, вечно пьяный, будешь с нами охотиться?

Анкей грубо расхохотался.

- Не беспокойся, - ответил он ему, - и вепря убью я, и на Аталанте женюсь я.

- Почему ты так уверен?

- Потому что боги мне даровали три желания; два я уже израсходовал, но силой третьего исполню то, что сказал.

Наконец логовище зверя было найдено; на рассвете все двинулись к указанной чаще. Обыкновенно греки охотились так: в удобном месте расставляли между деревьями крепкие конопляные сети и с помощью собак старались загнать в них зверя. Но в данном случае это было совершенно бесполезно: не было столь крепких сетей, которых чудовищный вепрь не прорвал бы, и никакой облавы он бы не испугался. Нет, против него надо было идти с копьем в руке.

Анкей стоял в ряду с прочими, небрежно склонясь на свое копье, - по обыкновению пьяный. Мелеагр, сильно его невзлюбивший за его буйства и за его виды на Аталанту, стоял рядом с ним, не спуская с него глаз.

Вдруг из чащи стал доноситься треск ломающихся сучьев и шум вырываемых деревьев.

- Ну, слушай же! - сказал Анкей Мелеагру и, молитвенно воздев вверх руки, отчетливо произнес: - О, дайте, боги, вепрю жизнь исторгнуть мне!

- Что, складно? - спросил он, смеясь, Мелеагра.

- Складно, да не ладно! - угрюмо ответил тот.

- Как не ладно?

- А так, что неясно, кому кого придется убить: тебе ли вепря, или вепрю тебя.

Анкей побледнел. Ему и то показалось, что после его двусмысленной молитвы в воздухе над ним послышался чей-то смех. "Это Немезида! - подумал он. - Немезида, грозная богиня, карающая человеческое самомнение,- она записала мою просьбу на скрижалях возмездия". Он бы охотно ушел, но было уже поздно: вепрь вылетел из чащи и понесся прямо на него, дико сверкая своими налитыми кровью глазами. Анкей метнул свое копье, но его рука дрожала от страха еще более чем от похмелья, и копье бессильно ударилось в дерево. Еще мгновенье - и он сам, пораженный ударом клыка в живот, грохнулся о землю.

Охотники устремились к зверю. Вот блеснуло копье одного из братьев Алфеи, затем копье другого - напрасно: вепрь, чуя опасность, ловко изворачивался, оба промахнулись. Вдруг раздался громкий женский голос:

- В сторону все!

Смотрят - Аталанта, ясная и грозная, как сама Артемида, стоит на бугре, готовая метнуть копье. Копье полетело, вонзилось чудовищу в бок - кровь брызнула, но и только. Рассвирепев от раны, вепрь бросился в сторону Аталанты. И она бы испытала участь Анкея, но Мелеагр, точно окрыленный нависшей над ней опасностью, внезапно настиг зверя и вонзил ему копье в затылок. Раздался скрежет зубов, точно лязг железа, и чудовище повалилось на бок, поливая обильной кровью зеленую траву.