Народ, придумавший Чебурашку и треугольную гитару, сдавайся!
Мордовские мифы и легенды
Мордва (мордовцы) — народ, коренное население Мордовии (313 тыс. ч.). В России по данным на 1995 г. проживает 1,07 млн. ч. Общая численность 1,15 млн. ч. Делятся на этнографические группы: эрзя и мокша, каратаев и терюхан. Верующие — православные. Мордовские языки (языки мордвы) относятся к финско–угорской семье языков. Существует два литературных и разговорных языка: мокшанский и эрзянский. Письменность на основе русской графики.
Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются в литературной обработке писателей В. Радаева и М. Втулкина.
МАКРАЗЬ
Это было очень давно. Вскоре после того, как Вере паз землю создал, небо, светила на небе развесил, сотворил людей и всякую живность. Одному Вере пазу трудно стало управлять огромным миром, он породил себе помощников сыновей: Нишке паза, которому поручил все земное владение, а потом Пурьгине паза — ему отдал он небо. Два родных брата и лицом и нравом не были похожи друг на друга — они отличались, как небо от земли. Нишке был сильным, по–мужицки красивым и добрым; Пурьгине же родился раздражительным, завистливым, может, оттого, что росточком не удался, да от рождения у него правая нога была немного короче левой. Он всегда вставал с левой ноги и целый день хмурился, гремел, метал огни и молнии. Отец Вере паз, зная о хромоте сына, подарил ему золотую колесницу и тройку быстрых коней.
— Катайся, Пурьгине, по небу, поливай землю благодатными дождями, громами пугай ослушников, великих грешников поражай огненными стрелами.
Сначала Пурьгине делал то, что было ему велено, но потом возгордился, по своему усмотрению и судил и наказывал и неправых и правых. Метал свои огненные стрелы не только в грешных, а и для острастки, для ублажения своих прихотей. Он смотрел с высоты, как, заслышав его громовой голос, поджав хвосты, прячутся в укрытия собаки, крестятся и дрожат люди, перестают петь беззаботные птицы.
Взмолились люди, попросили они своего заступника Нишке паза: уйми, мол, своего брата, безобразничает, спасу нет. Нишке по–братски уговаривал буйного Пурьгине паза. Прямо сказал ему:
— Я, брат, живу на земле среди людей, слышу, как плохо они о тебе говорят, шепотом осуждают твои деяния… Не любят тебя люди.
— Пусть не любят, лишь бы боялись.
Так говорила в Пурьгине его гордость. Но в глубине души горько ему было оттого, что никто его не любит.
Катаясь по небу, Пурьгине не раз видел, как с наступлением сумерек выходит из Суры молодая красавица Ведява, садится на белый камень и золотым гребнем расчесывает свои шелковые волосы. Захотел Пурьгине паз, чтобы она стала его женой. И уговаривал и угрожал Ведяве, но она и слушать не хотела. Только завидит Пурьгине, сразу же прячется в омут.
Понял Пурьгине, что добром не пойдет за него Ведява. Стал кружить над Сурой. Бешено понеслись небесные кони, завертелось небо, поднялся сильный ветер. Крутясь волчком, он опустился в омут, где жила Ведява, и закружил ее вместе с водой, рыбами, раками и травой придонной, поднял в небо к Пурьгине пазу.
После того, говорят, был чудной дождь. С небес падали на землю живые лягушки, раки, рыба всякая: мелочь там, и сомы, и стерлядь сурская. Люди ходили под струями ливня и мешками собирали живую рыбу и раков. Потом все лето Пурьгине в небе и не показывался, прятался в густых тучах.
А на земле настала великая засуха. Не было дождей, обмелели реки и озера, высохли ручьи и колодцы. Увяли травы и цветы, сгорели хлеба. Плакали–плакали люди, пожаловались Нишке пазу:
— Что это ты, наш великий покровитель, разгневался на нас, лишил воды?
— Как? — удивился Нишке. — Почему нет воды? Где Ведява?
— Нет ее на земле, Пурьгине утащил в небо.
Оставил на время Нишке землю, взвился в небо к Вере пазу и сказал ему:
— На земле засуха, голод, умирают люди, дохнет скот, травы и цветы сгорели, на земле не стало воды! А все потому, что Пурьгине Ведяву на небо утащил.
Вере паз ничего не знал о делах земных, полностью доверился Пурьгине и царствовал, лежа на боку. Тотчас же повелел он непослушному сыну вернуть Ведяву на землю и все хорошенько полить дождем.
Не хотелось Пурьгине расставаться с красивой Ведявой, но перечить отцу он не посмел: чего доброго — золотую колесницу отнимет. Разразился он ливнями и возвратил с ними на землю Ведяву.
Прошло время, и у Ведявы родилась дочь, которую она назвала Макразь.
Шли дни, годы, Макразь росла, расцветала, стала красавицей несказанной, умницей, все понимала, только одно было горе: говорила слишком тихо — как рыба, рот разевает, а не слышно, о чем говорит, — чтобы услышать ее, нужен был тонкий слух.
Пришла золотая пора и для Макрази, весна ее — молодость. Она стала стройной девушкой и с тоской посматривала в сторону села, где с утра до вечера работают люди, бегают девушки и парни. По ночам она стала выходить из воды. Как мать, садилась на белый камень, распускала свои косы и расчесывала волосы золотым гребнем. Иногда уходила в глухой лес и слушала песни деревьев.
Однажды вечером сельские парни и девушки пришли водить хороводы к реке. Макразь бесшумно вышла из воды, спряталась за березами и смотрела на праздник молодых. И тут от хоровода отделился высокий кудрявый парень и подошел к ней. У Макрази голова закружилась: таким красивым показался он ей.
Юноша склонился к земле, сорвал красный цветок и протянул его Макрази.
— Здравствуй, девица–красавица. Что стоишь в одиночестве? Идем с нами хороводы водить.
Макразь улыбнулась ему, смутилась, убежала в прибрежные кусты и бесшумно исчезла в реке. Юноша ходил по берегу, искал ее, думал: «Вот чудо! Как в воду канула».
— Может, привиделось? А? Такая красавица, будто сам Нишке паз создал ее, как цветок счастья.
После этой встречи Макразь вовсе лишилась покоя. Все ночи проводила на берегу, ходила по лесу, все надеялась, что парень придет и опять подарит ей красный цветок.
Парень тоже думал о ней и вот снова пришел к омуту.
Тут они и встретились во второй раз.
— Здравствуй, душа–девица, красота ненаглядная. Пойдем на луг зеленый, там цветов много, там мятой и цяпором [1] пахнет.
Он протянул руку девушке, и она послушно пошла с ним. До самой зари гуляли они по лесным тропинкам, по бархатным лугам. Парень рассказал ей, что он единственный сын старейшины села Вечкузы. А село это за Давол–горой, на берегу тихой речки. Зовут его Дуваром.
Макразь кивала, подтверждая, что она все понимает, иногда произносила слово, как умела: тихо, почти шепотом. Парень плохо понимал ее, зато он хорошо видел красоту Макрази.
На следующий вечер Дувар опять пришел к омуту. Макразь ждала его, и они, взявшись за руки, опять ушли в лес. Так продолжалось недолго. Дувару хотелось, чтобы девушка разговаривала с ним и пела ему песни. И тогда Дувар сказал:
— Макразь, я не могу целыми ночами говорить с тобою и в ответ слышать шепот. Мне нужно, чтобы ты говорила, чтобы пела мне песни о великой любви. Я приду снова, когда услышу твою песню.
— Песни любви не слушают, — прошептала Макразь, — ее сердцем чувствуют.
Не расслышал ее слов Дувар. Не простившись, быстро зашагал к Давол–горе.
Макразь прыгнула в омут, темные круги побежали по воде. Взволновалась Сура, подули озерные ветры.
Целый день проплакала Макразь в своей светелке. Мать ее, Ведява, обо всем знала, но не докучала ей. Только наставляла, мол, не надо давать сердцу воли, можно любить, но не сгорать в огне. По–своему она была права, ведь она была владычицей холодной воды, и сердце у нее было холодное.
Вечером Макразь опять вышла на берег ждать Дувара. Она не верила, что он не придет. Но проходил час за часом, уже меркли и гасли звезды на синем небе, а Дувара все не было.
Когда румяная зорька повесила на краешке неба свою красную фату, услышала Макразь песню. Песня звучала издали, плыла над Сурой, над прибрежными лесами, песня завораживала. Застыла Макразь на месте. А песня все звенела и приближалась к ней.
Подошли к омуту парень с девушкой. Парень высокий, красивый, а девушка и росточком мала, и лицом неказиста. Они встали у дерева, и Макразь слышала, как парень сыпал упреки девушке:
— Поешь ты, Дана, что соловушка. Приятно с тобою быть, сладко тебя слушать, но ходить с тобой можно только темной ночью, чтобы не видеть лица. Мне хочется выйти с тобою в люди, да боюсь осмеют меня.
— Где же взять красоту, если бог не дал?
— А мне по моей красоте нужна красивая девушка. Я больше не приду. Вот и весь мой сказ.
Парень резко повернулся и побежал, будто боялся, что девушка побежит за ним. Но девушка стояла как окаменевшая, только слезинки одна за другой скатывались по лицу, падали на омытую росой траву.
— Боже мой! — с ужасом простонала Дана. — Зачем создал Ты меня несчастной, некрасивой? Зачем мне мой прекрасный голос, нежная душа, если он меня не любит? Где мне взять красоту? Чем так жить, лучше в омут!
Девушка уже готова была броситься в омут. Но чья–то рука легла ей на плечо, и едва слышный голос сказал:
— Не надо в омут. Там вечно темно и холодно. Я сделаю тебя красивой, твой парень полюбит тебя. Но ты за это должна отдать мне свой чудесный голос.
— Значит, — сказала Дана, — ты мне свою красоту, а я тебе свой голос.
— Да, да, — закивала Макразь.
— Пусть будет так. Я согласна!
Макразь взяла Дану за руку, подвела к берегу реки. Она стала шептать заклинания. Вздрогнуло, загрохотало небо, огромной волной выплеснулась вода из Суры, окатила девушек и обратно сползла в реку. Успокоилась зыбь, вода стала зеркально чистой.
— Посмотри на себя, красавица Дана! — крикнула Макразь. — Теперь ты будешь счастливой.
Дана увидела свое отражение в Суре, ахнула, но и сама не услышала своего вздоха: с зеркала воды смотрела на нее девушка красоты небесной. Девушки поцеловались и разошлись довольные.
Макразь так же после ухода Даны долго смотрела в зеркало реки, но не жалела о своей былой красоте. Она кричала, она пела, она восторгалась своим серебряным голосом и думала: «Вот теперь–то Дувар вернется. Надо только сложить песню о любви».
Песня была в ее душе и теперь рвалась в широкий мир. Макразь спела ее сама себе. Потом спела рыбам, вышла на берег, запела громко, нежно, призывно. Умолкли птицы, тесным кольцом окружили ее деревья, наклонились вершинами, чтобы не пропустить ни единого звука; травы встали на цыпочки, тянули вверх свои головки, чтобы лучше расслышать песню о великой любви.
Чудесной, воистину самой лучшей песней была эта песня. Рассказывают, что древние певцы не знали ее слова и музыку, а теперь никто из людей не знает этой песни, а деревья, цветы и травы поют, но поют на своем языке. Говорят, влюбленные слышат ее.
Буйные ветры подхватили песню Макрази и принесли в село Вечкузы. Дувар услышал в ней свое имя, встала перед ним во всем величии своей красоты Макразь. Он не мог не пойти к ней.
Он запел песню и пошел к омуту. Быстро сгущались сумерки, небо покрылось тучами, ночь черным пологом накрыла землю. Темным–темно в лесу. Дувар шел по знакомой тропе, песня Макрази звала и указывала ему путь. Они встретились… И долго, долго, до самой осени, слышалась над Сурой эта великая песня любви. Но в это же время не было ни одной лунной ночи, висели тучи в темном небе, нигде и малая звезда не блеснула.
Холодно стало в осеннем лесу, деревья сбросили свои нарядные платья, птицы покинули свои гнезда, улеглись на землю травы — все готовилось к долгой зиме.
— Мерзну я, — прижимаясь к Дувару, говорила Макразь. — Пойдем ко мне. У моей матери в хрустальном дворце тепло. Проведем там холодную зиму и вернемся сюда летом. Я буду тебе женой, я рожу тебе сына.
Призадумался Дувар и, помедлив, сказал:
— Пойдем!
Макразь взяла его за руку.
— Ты иди за мной, только я знаю дорогу в этот подводный дворец. Мы очень скоро будем там. Там очень, очень тепло!
Идет Дувар за Макразью, они вошли в воду, шаг… второй, уже по колено в воде парень. Будто острым ножом колола холодная вода. Он остановился:
— Подожди, Макразь. Дай дух переведу. Я… Я, пожалуй, не пойду в твой хрустальный дворец. Перед матерью твоей я должен появиться настоящим женихом, нарядным. Рубаха на мне не новая, лапти поношенные. Пойду наряжусь, да и родительское благословение для жизни нам нужно. Матери надо сказать, она умрет от горя, если я вдруг уйду из мира.
— Смотри, Дувар, воля твоя, речи твои умные, родительское благословение нам нужно, без него счастья не будет. Иди и возвращайся вечером. Вернешься?
— Как же, Макразь. Я вернусь. Порази меня гром, если я не сдержу своего слова.
Макразь вывела его из воды. Они простились.
Но не пошел Дувар вечером, и на следующий день не пришел, сколько ни звала его Макразь песней о любви. Она ходила по берегу, вокруг нее резвился ветер, теребил косы, шелестел ее платьем. Она крикнула ветру:
— Не вертись подле меня! Слетай на Давол–гору в Вечкуз веле [2], донеси мою песню Дувару.
Ветер распростер свои невидимые крылья и улетел. Он очень скоро вернулся и прошумел над Макразью:
— Не пой, Макразь, песню о любви, нет ее, любви, у людей. Дувар твой сейчас сидит за столом с невестой, он обманул тебя. Он больше никогда не придет к омуту.
— О! Великий Вере паз, и отец мой заступник Пурьгине! Помогите мне в моем горе. Верните мне мою любовь! — воскликнула Макразь.
Вздрогнуло небо. Над Сурой пронеслись черные тучи, гремел гром. Тучи обогнули Давол–гору, закружились над Вечкузом. И тут, привстав на край черной тучи, хромоногий Пурьгине метнул на землю огненную стрелу…
Стрела угодила в дом старейшины, где гремела–шумела свадьба Дувара. Одни черные головешки остались.
Туча повернула обратно, поплыла над Сурой и остановилась над омутом, сверху донесся громовой голос Пурьгине:
— Я исполнил веление Вере паза, я поразил стрелой неверного, он сам избрал себе судьбу, поклявшись тебе.
Улетела туча. С воплями отчаянья нырнула Макразь в омут и больше никогда не показывалась людям. А люди помнили ее песню о великой любви. Девушки бросали в омут венки живых цветов. Молились ей, просили у нее красоты и счастья. Все мордовские племена чтили ее, и потом, когда в наши края пришли славяне, они тоже поклонялись Макрази, только имя немного по–своему переделали, Мокрошью называли.
ВОЛГА–РАВ И КАСПИЙ
Очень давно это было, никто не помнит. Наверное, на самой заре жизни. Жил тогда в стране Высокого Солнца могучий богатырь Каспий. Роста огромного, грудь и плечи широкие, красивым был Каспий: волосы густые, черные, кольцами вьются, глаза карие — насквозь пронзают, нос как клюв орлицы, а лицо смуглое. Он ездил на огромном вороном коне.
Недалеко от Каспия, в сторону Белой Ночи, жил другой богатырь — Рав. Он был тоже очень высокого роста, пожалуй, выше Каспия, тоже красивый: станом стройный, как сосна, беловолосый, нос прямой и тонкий, а глаза голубые–голубые, как ясное весеннее небо. Рав был таким могучим и тяжелым, что ни один конь не мог удержать его. Он ходил пешком, и когда шел — земля под ним содрогалась.
Сначала мирно, по–добрососедски жили эти богатыри, но потом… Пришла и поселилась неподалеку девушка, тоже высокая, сильная, а уж красивая — и описать не опишешь, и нарисовать не нарисуешь: такая же красивая, как утренняя заря. Звали ее Волгой. Увидел ее Каспий и сказал:
— Эта девушка моя. Я женюсь на ней.
Встретил ее могучий Рав, улыбнулся и тоже сказал:
— Это моя половина, я должен жениться на ней.
Долго спорили богатыри, но ни о чем так и не договорились. Тогда Рав сказал Каспию:
— Пойдем спросим у самой девушки, за кого она замуж пойдет.
Пошли. Каспий — впереди, на коне, Рав — немного поодаль, пешим.
Встали они рядом перед Волгой и спросили:
— Свет–красавица Волга! За кого выйдешь замуж?
— За самого сильного, — ответила девушка. — Мне нужен сильный муж, чтобы дети были здоровыми и сильными.
— Я сильнее! — закричал Каспий.
— Это еще проверим, — сказал Рав.
Сцепились два могучих богатыря. Земля дрожмя дрожала, тучи на небе покачивались, солнце прикрывало лицо, как бы камушком не ударило.
Сильным был Каспий, но Рав еще сильнее. Он победил смуглого богатыря Каспия.
Волга встала рядом с Равом, прижалась к груди, а печальный, хмурый Каспий вскочил на своего вороного коня и ускакал в свою страну Высокого Солнца.
Счастливо зажили Рав и Волга. На первом же году Волга родила Раву двух дочерей–близнецов, Оку и Каму. А потом пошли сыновья и дочери, дочки и сыновья. Родился Большой Иргиз, Сок, Сура. Родилась дочка, капелька в капельку на отца похожая. О ней говорили: «Это сама Ра» — и имя ей дали Самара. За долгую жизнь они много–много детей народили, дети, в свою очередь, тоже нарожали. В роду Рава и Волги сыновей–дочерей, внуков и правнуков было более четырехсот.
А смуглый красавец Каспий жил бобылем. Ни жены, ни детей у него не было. Он завидовал Раву, клял свою судьбу, что тогда не улыбнулась она ему и не помогла победить Рава. Он думал: «За это время я стал более богатым, более сильным, чем Рав. Теперь я имею право владеть самой красивой женщиной, Волгой». Собрал Каспий вокруг себя множество помощников: бури песчаные, ветры–суховеи, зной, жара — все пришли к нему. Повел свою рать Каспий на земли Рава. Далеко зашел.
А Рав не стал дожидаться, пока злой Каспий иссушит суховеями его земли, переломает бурями леса, сам вышел навстречу Каспию. Долго сражались богатыри, ни на шаг не отступил Рав.
А Каспий пядь за пядью все пятился, и наконец загнал его Рав в огромную глубокую впадину. Вокруг горы каменные — больше некуда Каспию деваться. Тут–то Рав и ранил в грудь Каспия. Полилась оттуда не кровь, а иссиня–зеленая вода. Набралось столько воды, что она заполнила всю впадину. Подул ветер, забегали крутые волны — бунтовал, негодовал Каспий. Это огромное скопление воды назвали люди морем Каспия, то есть Каспийским морем. Оно во всем похоже на своего прародителя: хмурое, суровое, а начнет буйствовать — волны из стороны в сторону мечутся. Оно вечно нелюдимо, никто к нему в гости не ходит, и само оно дороги к другим морям не знает.
Недолго после богатыря Каспия жил и Рав. То ли от ран умер, то ли старость подошла. Как только перестало биться его сердце, сразу же упала и умерла и Волга. Она была его половиной, у них была на двоих одна душа.
Весть о смерти Рава и Волги разлетелась по всей земле, от Каспия до страны Заходящего Солнца. Горькими слезами заплакали дети, внуки, правнуки и праправнуки Волги и Рава. Они все пошли к родительскому дому, и вслед за ними тянулись реки, речки и ручейки. Когда они подошли к усопшим, за ними катилась широкая величавая река. Она взяла в свои объятья останки Рава и Волги и стала могучей, как Рав, и красивой, как Волга.
С радостью смотрели люди на эту реку, и каждый по–своему выражал свой восторг. Одни говорили: величавая и красивая, как сама Волга, и называли реку Волгой; дру–гие видели в ней силу и благородство Рава и говорили: ну точно как Рав, и называли Равом. Наши предки, мордва, Волгу называли (и теперь называют) Равом. И древние греки оставили записи, что у скифов и сарматов есть река Ра.
КАЧЕЛ
Давным–давно, во времена царствования инязора Тюшти, было одно небольшое эрзянское село, называлось оно Кансть. Стояло оно посреди леса, на широкой поляне. Рядом озеро, очень глубокое и холодное, вода в нем казалась черной, потому и называли озеро Черным.
В этом селе и жил парень–богатырь Качел. Он был у матери семнадцатым сыном. Из всех силачей села никто не мог осилить его. За что он ни брался — поднимал, что поднимал — уносил. И сам он не знал, что не по силам ему.
Жили они вдвоем с матерью, было у них много гусей. Гуси с утра уходили на озеро. Возвращались вечером с прилипшей на перьях ряской, в багровом зареве заката казались зелеными. За ночь ряска отпадала, и утром они опять белой стаей уходили на озеро. Взглянет Качел в окно на Черное озеро и увидит своих гусей: вода от берега до берега — белым бела от них.
Однажды он посмотрел на озеро и удивился: там нет ни одного гуся. Пошел искать — нигде поблизости не нашел. Прошелся по лесу — и там нет.
— Гуси куда–то ушли, — сказал он матери, возвратившись домой. — Искал, нигде не нашел, как в воду канули.
— Не печалься, — успокоила мать, — гусь — птица умная, мимо дома не пройдет, придут сами.
И правда, вечером гуси пришли. Увидел их Качел — удивился: все они были белее снега, как серебром облиты, а лапы в золотистый цвет покрашены. И все такие чистые. Долго удивлялся Качел, потом сосчитал — одного гуся не хватает.
И на другое утро гуси куда–то пропали с Черного озера. Вечером опять одного недосчитался Качел.
На третий день Качел сам погнал гусей на Черное озеро, посидел на берегу и ушел завтракать. Только сел за стол, посмотрел в окно на Черное озеро: там ни одного гуся уже нет. Вечером вернулись гуси домой — одного опять недостает. Так дней пять продолжалось. Как ни стерег Качел, но уберечь гусей не мог. И тогда–то решил парень: «А посмотрю–ка я, куда они ходят».
Утром выпустил гусей. Они вышли за ворота — и прямо в лес. Качел крадучись — за ними. Гуси долго шли по лесу, потом поднялись и полетели над деревьями. Качел побежал за ними: гуси — под облаками, он — по лесу. Качел быстро бегал, коня опережал, зайца догонял и от гусей не отстал.
Опустились гуси на широкой поляне. Вся поляна в цветах, посередине ее ключ, вода из него бьет фонтаном, сверкает под яркими лучами солнца и кажется серебряной. Из ключа вытекает коротенький серебристый ручеек, через сто саженей он впадает в небольшое озеро. Вода в озере тоже серебристая, а по бережкам трава шелковая. В этом озере гуси стали купаться. Уж так купались, так резвились, будто плясали под сказочную музыку.
Качел залюбовался, вся душа его наполнилась радостью. И хотелось ему припасть к ключу, освежить пылающую от быстрого бега грудь, успокоить сердце сладкой прохладой чистой воды. Но он побоялся спугнуть гусей, улетят — так и не узнаешь, кто же крадет их. Качел сидел под густым кустом и все ждал.
Гуси вышли на берег, пощипали зеленой травки на мягком лужке, погоготали, погоготали и заснули. Спят гуси. Только один гусак, приподняв голову, караулит.
Тут откуда–то подул жаркий ветер, стало душно. Заснул и гусак–сторож.
Теперь можно было напиться из ключа. Только наклонился Качел, откуда–то вновь дунул на него горячий ветер. Он поднял голову и видит: стоит под дубом страшное семиглавое чудовище, из семи глоток изрыгает обжигающий ветер.
— Кто пьет мою воду?! — громовым голосом спросило чудовище. — Этот ключ мой! И озеро мое. Кто придет пить мою воду — не жить тому на свете. — Эти слова произнесли сразу семь ртов, из четырнадцати ноздрей сверкнули молнии, повалил дым и огонь.
— Земля — всем людям мать! Вода из земли выходит! Земля ее всем дарует. А уж кому жить или не жить на белом свете, это еще на озере вилами написано, — ответил Качел чудовищу.
И задрожала тогда земля, солнце покрылось тьмою. И набросилось чудовище на Качела. Не дрогнул богатырь, ножа не обнажив, стал против дива лесного.
Сцепились чудище и молодой богатырь: поляна превратилась в пашню, столетние дубы попадали, и тучи над ними колыхались.
Ударит Качел, катится голова чудовища с плеч, но тут же вместо нее вырастает новая, и опять палит чудовище огнем и дымом. На Качеле истлела одежда. Жарко и самому чудищу. Прыгнут они в озеро, выйдут оттуда и снова идут друг на друга.
До обеда бились — никто не побеждает. Сообразил Качел, что голыми руками не одолеть ему чудище. Тогда он выдернул с корнем сосну и стал бить ею чудовище. Бил, пока не искрошилось дерево. Шесть голов отбил. Теперь у змея только одна голова, и силы иссякли.
— Свет–солнышко, добрый молодец, — взмолилось чудище. — Пощади меня, добро твое я не забуду. Дозволь глонуть воды из ключа. Потом уж что хочешь проси, все дам.
Качел отпустил его. Чудовище, хромая, потащилось к ключу. И только глотнуло воды, как тут же выросли все его головы, и тело стало сильнее и больше, чем прежде. И раны зарубцевались, будто их и не было.
— А теперь посмотрим, чья возьмет! — семью ртами засвистало чудовище и набросилось на Качела.
И они снова начали биться… Тут–то обнажил Качел свой охотничий нож и сказал чудовищу:
— Богатыри бьются честно, ты схитрил, хитрость — не сила, жизни твоей не спасет, доброй молвы о тебе не останется. Умирай, вор и разбойник. Это ты моих гусей крал.
Качел ножом пронзил чудовище насквозь и пригвоздил к земле. Взмолился змей перед смертью:
— Знаю, теперь ты, парень, не пощадишь меня. Но исполни мою последнюю волю, похорони меня вон под теми старыми дубами. Копая мне могилу, найдешь свое счастье.
Испустило дух чудовище, Качел начал было уж ему могилу копать, но в это время прилетел дятел и сказал:
— Не хорони его тут, добрый молодец: лес и ключ высохнут, и трава расти не будет, и птицы оставят свои гнезда. Ты сожги его, а пепел развей по ветру.
Качел так и сделал. Тотчас же тучи рассеялись, засветлел небосвод, весело зашумел лес, поляна покрылась яркими цветами, запел ключ, вода стала еще прозрачней. Качел попил воды и почувствовал прилив новых сил, усталость как рукой сняло, ни ссадин, ни ран на теле не осталось.
Скоро о целебном ключе узнали все жители села Кансть. Они оставили старое место и переселились на красивую поляну, Качела избрали старшим, женили на самой красивой девушке. Он прожил на свете сто пять лет. И до смерти был самым сильным, никто его не мог победить. А смерть все же взяла. Его давно уже нет, а село, названное именем Качелай, до сих пор стоит у животворного ключа.
АЛАТЫРЬ И ИНСАР
Все это было очень давно, во времена царствования мордовского инязора Тюшти. Алатырь и Инсар — это, как сказывали, были богатыри, сыновья эрзянки красавицы Суры. Она родила их от мокшанского богатыря Пензы, за которого вышла замуж по любви.
А Пенза, говорят, был главой всех богатырей Тюшти.
В то время, когда Алатырю и Инсару было по пять лет, напали жестокие половцы. Предводителем их был Бурумбай. Они долго сражались с войсками Пензы. Но победить их так и не удалось. Тогда Бурумбай решил Пензу обмануть — приехал в его дом и предложил мир.
Здесь он увидел Суру. Воспылал страстью к ней и надумал похитить ее себе в жены.
— Война никому из нас добра не принесет, — угодливо говорил Бурумбай Пензе. — Незачем нам жить в ссоре. Будем хорошими друзьями. Сегодня я у тебя в гостях, завтра ты приходи ко мне. Я тебе помогаю, ты мне поможешь. И мне хорошо, и тебе хорошо. Завтра же приезжай ко мне в гости. Встречу как настоящего друга.
Поверил ему Пенза. Приехал к нему в гости. Действительно, его встретили как хорошего гостя. Угостили, спать положили. Коня, быстрого, как ветер, подарил ему сам Бурумбай. А когда стали провожать его домой, подарили еще двух красивых девушек, чтобы нянчили детей. Проводили — лучше уж некуда. Бурумбай дал ему десять провожатых.
Но домой Пенза не вернулся, не встретился он с женой и своими любимыми сыновьями: по дороге напали на него два больших отряда, посланных Бурумбаем. Долго отбивался Пенза, много врагов убил, но и сам от множества ран ослаб. Его схватили, связали и посадили в каменный подвал, который был в глубине леса на склоне крутой горы.
Девушки–рабыни пришли к Суре и рассказали, что случилось с ее мужем.
Сура долго плакала о Пензе. Со временем Бурумбай прислал к ней сватать своего старшего брата.
— Пусть сам приедет, — ответила Сура.
Немного погодя приехал сам половецкий хан. Богатые дары привез с собою. Поклонился жене Пензы и все сложил перед нею. Сура в ответ даже не поклонилась ему.
— Зачем ты приглашал Пензу? — спросила она гостя.
— Аллах знает зачем, — бросил взгляд на небо хан. — Как хорошего гостя приглашал я его. По–хорошему и проводил. Охрану дал.
— Куда ты дел Пензу? — спрашивает Сура.
— Я хорошо проводил твоего мужа, он поехал, а куда делся, об этом только Аллах знает. Я ни в чем не повинен, — оправдывался хан. — А ты все равно будешь моей. Хочешь не хочешь — сама придешь.
— Петля обнимет твою шею вместо моих рук! — крикнула Сура. — Убирайся прочь!
Бурумбай сверкнул очами, выскочил во двор, схватил игравших там Алатыря и Инсара, вскочил на коня и ускакал с ними.
Велико было горе Суры. На мгновенье даже пожалела, что не дала согласия хану. За один день волосы ее поседели, стали белее первого снега.
Примерно через полгода Бурумбай опять прислал сватов. Те сказали Суре, если она выйдет замуж за хана, дети будут жить и блаженствовать, не выйдет — Бурумбай их убьет.
Сура и вправду заколебалась. Стала думать: не лучше ли будет, если она выйдет за хана замуж. Хоть дети живыми останутся… Долго думала и послала хану такой ответ:
«Если убьешь моих детей, то и тебе не жить на свете. Мое сердце ни за что не купить. Пусть ты убил моего мужа, но не сможешь умертвить моих детей. Их охраняет Нишке паз».
Бурумбай задумался: а может быть, и вправду Нишке паз — покровитель детей? Растут они не по дням, а по часам. И решил избавиться от них: одного швырнул на восток — в медвежью берлогу; другого — на запад — в волчью нору. А сам собрал войска и повел их на мордовские земли.
Долго тянулась война, не один, не два года…
За это время Алатырь и Инсар выросли, превратились в могучих богатырей и пошли искать друг друга. Прошли через леса, топи, болота, наконец встретились у села Ичалки, на опушке соснового бора.
Встретились братья и пошли искать свою мать. Тогда Бурумбай оборотился горой, встал на их пути. Алатырь и Инсар разрезали пополам эту гору, прошли через нее.
Пришли они к своей матери в ту пору, когда в разгаре было жестокое сражение. Набросились они на врагов и стали гнать их прочь. Где гнали их, там от пота и крови образовалась бурная река.
Алатырь и Инсар схватили Бурумбая и привели к Суре.
— Где Пенза? — спросила его Сура. — Скажешь — будешь жить, не скажешь — голова с плеч долой.
Затрясся Бурумбай, взмолился:
— Знаю я, где Пенза, покажу каменный подвал, куда посадили его злоумышленники.
Пришлось Бурумбаю вести Суру и ее детей к каменному подвалу. Пенза был еще жив, но очень ослаб, вынесли его на свет, и он умер…
Похоронили его со всяческими почестями. Со временем здесь был заложен город — Пенза. И, говорят, реки наши мордовские: Инсар, Алатырь и Сура — носят имена некогда живших людей.
КАДАДА
По красивым местам протекает река Кадада. Мимо лесистых холмов, через широкие поля несет она свои воды. Много эрзянских и мокшанских сел вокруг нее красуется. Только раньше эта река называлась иначе. А как? Никто этого сейчас уже не помнит.
Одно эрзянское село на берегу этой реки называлось Поляж. Оно далеко протянулось вдоль реки, по холмам, покрытым лесом. Леса тогда здесь были такие густые, что по ним не только верхом не проехать, но и пешком не пройти. А уж если в них забредал незнакомец, считай — пропал, заплутается, сгинет в дебрях. Для мордвы же лес был и домом, и местом, где можно было укрыться; он кормил и одевал.
В Поляже жил со своей красавицей женой мужик–богатырь Тумай. Была у них одна–единственная дочь — Валда.
Уродилась она красотой в мать, силой в отца. Была словно только что раскрывшийся цветок, который с радостью встречает восход солнца. Стройная, словно березка, волосы кудрявые, а глаза такие синие, будто небесная лазурь потонула в них. Поэтому и звали ее Валдой.
Не было в селе парня, который не таил надежду жениться на Валде. Многие посылали к Тумаю сватов. Не сосватали: никто из парней Поляжа не тронул сердце девушки. Приходили сватать Валду и из других сел, и те ушли, не добившись своего. Отец не неволил свою единственную дочь. Даже ногайский мурза хотел жениться на ней. Вот как это вышло.
В Поляже бывали базары, где собирались эрзяне и ногайские купцы. Однажды там Валду увидел ногайский мурза и пристал к ее отцу: отдай мне ее в жены. Хвалился своим богатством. Чего только не обещал за девушку, и золото, и серебро, и коней, и много другого добра. Валда тогда и говорит жениху:
— Пойду я, мурза, за тебя замуж, только давай сначала поборемся. Победишь — буду твоей, не сдюжишь — уплатишь обещанное.
О силе Балды мурза не знал, но односельчане видели, как во время корчевки леса она вырывала с корнями такие пни, которые двум–трем мужчинам не по силам, а на току в шутку одним ударом цепа, как топором, разрубала сноп.
Мурза рассмеялся:
— Если так, тогда недолго моим губам ждать меда!
Все, кто был на базаре, собрались вокруг них. Где бывало такое, чтобы девушка боролась с мужчиной, да с таким, как мурза?! Ногаец — косая сажень в плечах, лицо шире самовара.
Схватились. Ногаец хотел поднять девушку и осторожно положить на землю. Но… даже с места не сдвинул, будто корни она в землю пустила. Попытался второй раз, третий — опять не вышло. А Валда подняла мурзу за пояс, и он ахнуть не успел, как распластался на земле. Очухался. Уплатил обещанное да оплеванный уехал с базара.
Шло время. Тут нежданно–негаданно и жених Валде нашелся. Так дело было: Валда собирала грибы и набрела на медвежью берлогу, в ней было два медвежонка. Бросилась молодая мать–медведица, разодрала бы девушку, но выручил ее молодой охотник, пришлось убить медведицу. Они познакомились. Звали охотника Вандолом. Вот этот парень понравился Валде! И в самом деле — стоили они друг друга: если она — березка, то он — дуб могучий, если он — солнце, то она — луна белоликая. И по силе, и по красоте были они парой. Поэтому никто не удивился, когда Валда ушла с Вандолом в село Куз, которое было от Поляжа верстах в десяти. Счастливо и дружно жили они. Только недолго.
Тяжелые были тогда времена. Ногайцы часто нападали на мордовские села. По оврагам, лесам, словно волки, крались они к селам, набрасывались внезапно. Кто сопротивлялся, того убивали, девушек угоняли в полон, дома и посевы сжигали.
У эрзян села Куз поля располагались по ту сторону реки, где меньше было лесов и не было гор. Хорошие земли, только близки к ногайцам. Селяне, когда работали на полях, ставили караульных. В одиночку немногие ходили. Здесь, в заречье, Вандол и Валда стали расчищать себе участок под поле. Лес свалили, сожгли, стали корчевать пни.
В этот день они за рекой работали одни, и набросились на них ногайцы. Человек семь схватили Вандола. Тот даже руки не успел поднять. Двое набросились на Валду, хотели связать ее, но та так их стукнула лбами, что они как подкошенные рухнули перед нею.
А Валда бросилась на помощь мужу. Ногайцы не ожидали этого, растерялись. Вырвался от них Вандол, схватил топор. Не успели ногайцы понять в чем дело, как трое были изрублены.
Победили бы Вандол и Валда тех ногайцев, которые напали на них, но из леса прискакала подмога — человек пятьдесят.
— Беги, Валда, в село! — крикнул Вандол, отбиваясь от ногайцев. — Беги, говорю! — крикнул он опять, когда увидел, что жена замешкалась. — Видишь, сколько их. Предупреди наших, беги–и!
Стрелой полетела Валда к селу. Восемь верховых ногайцев погнались за ней. Бежит Валда, текут ее слезы, вытереть некогда. Вот и лес кончается, скоро до реки добежит. Вот и село видно. Слышит — ногайцы нагоняют ее. Собрала все силы и закричала:
— Ногайть! Кекшеде! Кадодо кудонк! Кадодо! (Ногайцы! Прячьтесь! Оставляйте дома! Оставляйте!)
Бежит и кричит. Вот и река. Но в это время настигла погоня, трое схватили ее. Она вырывается и кричит громко, громко:
— Кадодо, кадодо веленть! (Оставляйте, оставляйте село!)
Посмотрела Валда в сторону села, увидела, как забегали в нем эрзяне: они услышали ее. Обрадовалась, собрала остатки сил, руками и зубами вцепилась в ногайцев и вместе с врагами бросилась с крутого берега в реку…
Старый мурза долго стоял и смотрел на то место, где исчезла женщина с его нукерами. Только ничего, кроме волн, не увидел. Скоро и волны успокоились.
— Ай да Кадада! Ай да Кадада! — дивясь, повторял мурза. — Джигит, Кадада! Джигит!
Кто знает, что хотел сказать старый мурза словом «кадада». Возможно, он думал, что так зовут эту сильную женщину. Возможно, удивлялся героической ее смерти и вспомнил ее последние слова. Кто знает. Только после этого стали называть эту реку Кададой.
Очень давно это было.
Тихо, плавно течет Кадада. Глядя друг на друга, на двух берегах ее стоят эрзянские села Валдалей и Вандол.
Добавлено: 22:37, 2 июня 2015
Зарегистрируйтесь или войдите - и тогда сможете комментировать. Это просто. Простите за гайки - боты свирепствуют.