Народ, придумавший Чебурашку и треугольную гитару, сдавайся!

Потомки Лабдака

Царь Эдип

По воле Зевса вместо законного царя Лая, сына увечного Лабдака, Фивами правил Амфион со своим братом Зетом. Когда Амфион со своим домом погиб, Лай счел возможным вернуться. С него начинается правление Лабдакидов в городе Кадма. Перед возвращением Лай вопросил дельфийского: бога, будет ли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил:

- Да, если у тебя не родится наследник.

Это звучало угрозой. Все же нельзя было царю не жениться - и Лай наметил себе супругой фиванку знатного рода, происходившую от одного из спартов, Иокасту, Перед свадьбой он опять обратился к оракулу с вопросом, будет ли его брак на счастье городу, и опять оракул ответил:

- Да, если у тебя не родится наследник.

Долго Лай оставался бездетным, но однажды все-таки Иокаста ему объявила, что рождение ребенка не за горой. Лай в третий раз послал в Дельфы, и бог ответил ему:

- Если родится сын - он станет твоим убийцей и весь твой дом погибнет в крови.

У него родился сын. Встревоженный оракулом, Лай передал младенца одному своему пастуху, Форбанту, и. велел его отнести на верхнюю поляну Киферона, чтобы ребенок там погиб. Киферон тогда отделял фиванскую область от коринфской. Поэтому здесь, на горных пастбищах, сходились фиванские и коринфские пастухи. Один из коринфских пастухов, Евфорб, увидев у Форбанта на руках прекрасного малютку, выпросил его для себя, и Форбант, сжалившись над своим маленьким царевичем, исполнил его просьбу. "Чем ему погибать, - подумал он, - пусть лучше растет коринфским пастухом".

Евфорбу, однако, младенец был нужен не для себя: у коринфской царской четы, Полиба и Меропы, как раз тогда родился мертвый ребенок. Они охотно приняли живого на его место, и Эдип - так они назвали его вырос коринфским царевичем. Вырос - и стал прекрасен, как никто, прекрасен и телом и душою. Все же тайну его происхождения не удалось скрыть. Евфорб ли проболтался или Меройа, а только однажды, когда юные вельможи пировали вместе, один из них в ссоре назвал царевича "поддельным сыном своего отца". Зарделся Эдип, разгневался, но не ответил ничего. А на следующий день он отправился к родителям и спросил их, сын ли он им или нет. Те строго наказали обидчика и успокоили Эдипа. Действительно, их любовь была так очевидна и так велика, что нельзя было не успокоиться. Все же дело получило огласку. Эдип заметил, что сплетня, хотя и опровергнутая царской четой, продолжает ему вредить. Чтобы заставить ее умолкнуть окончательно, он отправился в Дельфы: пускай, мол, бог торжественно перед всей Элладой засвидетельствует, что коринфский царевич - подлинный сын коринфского царя.

И вот Эдип в Дельфах, перед лицом Аполлона. Но прямого ответа на свой вопрос он не получил. Зато бог сказал ему следующее:

- Ты убьешь своего отца и женишься на своей матери.

Эдип похолодел. Как?! Он убьет Полиба, осквернит нечестным браком Меропу и себя? Нет, лучше ему уже не возвращаться в Коринф. И он побрел на восток, куда глаза глядят.

Бредет он, бредет, погруженный в свои невеселые мысли, вдруг распутье, с одной из двух дорог сворачивает повозка, возница его грубо окликает. Смотрит Эдип - в повозке сидит старик, с ним пятеро провожатых. Идет дальше: сам, мол, посторонись! Дороги в Греции узкие, разойтись не всегда легко. Возница его еще грубее окликает: почем ему знать, царевич ли перед ним или простой смертный? Разгневался Эдип и ударил возницу. В отместку сидевший в повозке старик нанес ему удар посохом по голове. Не помня себя от ярости, Эдип ответил ему тем же - но слабый старик не вынес удара и, мертвый, скатился с повозки на дорогу. Тогда провожавшие все вместе набросились на убийцу. Но Эдип был силен и ловок - четверых он убил, пятый бежал.

В те времена кровавые встречи на больших дорогах не были редкостью, и для Эдипа расправа у дельфийского распутья не была единственной. Вскоре он о ней даже позабыл. Идет дальше все по той же дороге, все на восток. Вот Херонея, вот Лебадея, вот Феспии, а вот и царственные Фивы. Но в Фивах смятение, горе, в редкой семье не оплакивают потери мужа или сына.

- Что случилось,

- На соседней горе появилось чудовище, Сфинкс, крылатая дева-львица. Она ежедневно похищает кого-нибудь из населения. Освободиться от нее можно только разрешив ее загадку, а это никому не удается.

- Странно. Но что же царь?

- Царь убит шайкой разбойников. Страной правит брат царицы Креонт, и он обещал руку своей сестры, царственной вдовы Иокасты, а с нею и царство тому, кто освободит Фивы от Сфинкса.

Эдип призадумался. На родину все равно возврата нет. Не попытать ли счастья здесь?

Пошел он на указанную ему гору. Страшная львица сидела на высокой скале - страшная, но красивая. От такой и умереть не обидно. Заговорила она человеческим голосом:

- За загадкой пришел?

- Да.

- Ну слушай же. И она запела:

Эдип улыбнулся. "Складно и я умею сказать", - подумал он и после некоторого размышления ответил:

Львица слушала. По мере того, как юноша говорил, ее яркие очи гасли, мертвенная бледность покрывала ее лицо; под конец ее крылья повисли, и она, бездыханная, скатилась в пропасть.

Город был освобожден от ужасной дани. Народ с восторгом приветствовал своего спасителя. Всем сходом отвели его во дворец - к Креонту, к царице. Та, конечно, была уже не первой молодости, но кровь змея живуча - дочери спартов не скоро старились, а о красоте и говорить нечего. Эдип был счастлив. Иокаста тоже: наконец ей будет дозволено быть матерью! Действительно, она не замедлила стать таковой. О своем первом ребенке она не говорила мужу, желая навсегда схоронить эту грустную тайну, но думала о нем постоянно. И когда боги послали ей дочь, она дала ей загадочное для всех имя - Антигона, что значит "взамен рожденная". Вторую дочь отец из благодарности к реке-кормилице своей новой родины назвал Исменой, за ней последовали один за другим два сына, Полиник и Этеокл. Царский дом казался упроченным навсегда.

И вдруг над Фивами разразилась чума.

Чума у древних эллинов считалась карою Аполлона, загадочным действием его незримых стрел. Карой за что? Чаще всего за какое-нибудь религиозное упущение. А если так, то следовало обратиться к нему же - он укажет, какими обрядами можно умилостивить божий гнев. Так Эдип поступил и теперь. По его просьбе Креонт отправился в Дельфы. На этот раз бог потребовал не обрядов. Его приказом было: отомстить за Лая, карая смертью или изгнанием его убийцу.

Да, это было важное упущение. Пусть же знающие укажут Эдипу этого убийцу! Но знающих не было - известно было только одно: Лай погиб от целой шайки разбойников. Кто это сказал? Единственный уцелевший из его свиты. Недурно бы его допросить... но нет, Креонт предлагает средство понадежнее. Живет в Фивах уже пятой жизнью мудрый прорицатель Тиресий. Он и знает истину, и скажет ее. Пошлем же за Тиресием! Не приходит. Пошлем еще раз! Пришел в гневе, но благородство царя его обезоруживает. Нет, он ничего не скажет. Как? Почему?.. И вдруг Эдипа озаряет ослепительно яркая... да и ослепляющая мысль: кто был до него правителем? Креонт! Кто станет им вновь, если его постигнет несчастье? Креонт! Кто принес оракул из Дельфов? Креонт! Кто советовал обратиться к Тиресию за его разъяснением? Креонт! Дело ясно, оракул вымышлен, все подстроено Креонтом по уговору с Тиресием для того, чтобы его, пришельца, изгнать из страны. Но он предупредит их козни: Креонт, свойственник-
предатель, будет казнен. Но Креонт не сдается. Чувствуя себя невиновным, он хочет оправдаться перед зятем. Происходит спор. К спорящим выходит Иокаста. Ласково, но решительно она требует от Эдипа, чтобы он поверил клятве ее брата и отпустил его, а затем спрашивает царя о причине спора. Причина - оракул и пророк. Иокаста вспыхивает:

- Как, ты еще веришь в оракулы? Послушай, что я тебе расскажу.

И она ему рассказывает про оракул, данный некогда ее первому мужу, что он будет убит своим сыном от нее. И что же? Оправдался оракул? Нет! Несчастный ребенок погиб в ущелье гор, а Лая много позднее убила шайка разбойников у дельфийского распутья...

Эдип вздрагивает:

- Где, где?

- У дельфийского распутья - чем же это страшно?

- Так страшно, что и представить себе нельзя: распутье... оклик возницы... старик в повозке... кровавый исход...

Эдип спрашивает про подробности. Все его уличают, кроме одной, важной, спасительной: Лая все-таки убила шайка разбойников, а он, Эдип, был одиноким путником.

- Кто рассказал про эту шайку? - Единственный спасшийся.

- Пошли же за ним!

Этим спасшимся был Форбант, тот самый, который некогда отнес младенца Эдипа на Киферон. Но почему он показал на целую шайку разбойников? Подумайте; мог ли он поступить иначе? Ведь если бы он признался, что они впятером не могли защитить царя от одинокого путника, он был бы растерзан народом! Он должен был выдумать эту шайку, чтобы выгородить себя, - а Эдип, слыша с самого начала, что Лая убила шайка, не мог даже заподозрить, что виновный - он.

В ожидании прихода Форбанта Эдип терзается сомнениями. А что, если Тиресий был прав? А что, если Лая убил он? Лая, царя, первого мужа своей жены! О прочих ужасах он пока не думает: он ведь сын Полиба и Меропы... Любящей душе Иокасты его муки невыносимы - она выходит помолиться Аполлону.

Молитва как будто услышана: является чужестранец, вестник из Коринфа. Эдип избран царем этого города.

- Как? А Полиб?

- Умер.

- Умер? Естественной смертью? Он, которого, по оракулу, должен был убить я, его сын? Он, ради которого я столько лет чуждался своей родины? А как же вещания богов?

Вестник из Коринфа - Евфорб. Вполне понятно, почему именно он принес известие: для него выгодно, чтобы новый коринфский царь, который жизнью обязан ему, Евфорбу, вернулся в свое царство.

Эдип потрясен вдвойне: жаль старого отца, который его так любил, но горько, и то, что из-за ложного оракула он был далеко от отца в его смертный час.

- Вернуться в Коринф? Нет, нет. Страшный оракул о матери еще не опровергнут. При ее жизни я не вернусь в Коринф.

Евфорб озадачен:

- Не вернешься в Коринф? Из-за оракула? О ком? О Меропе?

- Ну да, о матери, о Меропе.

- Только-то всего. Так знай же: Меропа тебе вовсе не мать.

- Как не мать?

- И Меропа не мать, и Полиб не отец. Они приняли тебя от меня. А я тебя нашел на Кифероне, то есть, собственно, не нашел, а получил от здешнего, от фиванского пастуха, а кто он такой, это вы, здешние, лучше меня знаете.

Все это Евфорб говорит Эдипу. Иокаста его слышит, она одна понимает все. Да, сомнений нет: ее младенец, что был отнесен в ущелье Киферона, - это Эдип. Он - и сын Лая, и его убийца; и сын ее, и муж. С этим сознанием ей жить долее невозможно, но пусть хоть он не узнает ничего! Довольно того, что несчастна она.

Иокаста бросается в отчаянии в свой покой к своему ларцу. Она ищет, ищет... что? "А, вот оно, ожерелье Гармонии, роковой убор фиванских цариц! Нет, тебя не надо, ты уже сделало свое дело. Нужно другое - вот этот пояс: он и тонок, и крепок..."

Эдип не согласен оставаться в неизвестности - он послал за Форбантом, тем пастухом, который отдал его когда-то Евфорбу.

О том, что случилось далее, вся Эллада во все времена рассказывала с ужасом. Эдип у трупа повесившейся Иокасты... ее золотая пряжка в его руке...

- Проклятье вам, мои глаза, не видевшие того, что следовало видеть!

Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, пошел он, слепой, искать вечного отдыха в ущелье Киферона.

Было в Аттике, в афинском предместье Колон, красивое предание. Рассказывали, что туда явился однажды слепец, ведомый девой. Это были Эдип и его дочь Антигона. Узнав, что он случайно забрел в рощу Эринний, своих страшных гонительниц, Эдип уже не пожелал ее покинуть: в ней Аполлон предвещал ему упокоение. И кончина его была чудесна: земля заживо приняла его в свое лоно, и он живет в ней поныне, как благой дух-хранитель приютившей его страны.

Далее